Друзья отца Михаила

 Протоиерей Михаил Одинцов, настоятель Успенского храма, ждал к себе гостя. Да не какого-нибудь там… ибо он привык вести себя соответственно своему сану и высокому положению в Михайловской епархии и не знаться, с кем попало. Впрочем, к числу важных персон, от нихже первым был, разумеется, епархиальный архиерей, его гость, Юрий Петрович Моргаевский, тоже не принадлежал. А был он просто-напросто давним другом отца Михаила. Другом детства.

  Давно же это было! И звали их тогда просто Мишей и просто Юрой. Возможно, причиной их дружбы стало то, что с детских лет их жизнь была связана с одним и тем же Успенским храмом. А может, они сдружились потому, что оба были изгоями среди сверстников. Ведь на груди у них обоих не алели октябрятские звездочки или пионерские галстуки. Зато под рубашками скрывались крестики. У Юры – маленький золотой. Потому что он был сыном самого отца Петра Моргаевского, протоиерея и настоятеля Успенского храма, в ту пору единственной церкви в портовом пригороде Михайловска - Соломбале. А Мишин крестик был размером побольше, зато самый простой, алюминиевый. Ибо был Миша всего-навсего сыном церковной уборщицы Натальи. Впрочем, разве важно, из какого металла сделан твой нательный крестик? Ведь говаривал же в свое время старый соборный протодьякон, отец Владимир – прежде, мол, были кресты простые, зато батюшки золотые. А теперь кресты золотые, зато… да что о том говорить? Слава Богу за все!

  Да, дружили они с Юрой с самого детства. Пока в Успенском храме шла служба, казавшаяся им бесконечной и скучной, они украдкой выбирались на улицу. И бегали взапуски по старому кладбищу, окружавшему церковь со всех сторон, играли в прятки среди поросших травой могил, ловили светлячков в густых зарослях крапивы, и, презрев все запреты, лакомились крупной, сочной малиной, что росла за алтарем, между валявшихся на земле безымянных надгробий. Бывало, они и шалили, пугая старух-прихожанок оглушительным свистом… благо, акация, из стручков которой юные соловьи-разбойники изготавливали свои свистки, в изобилии росла у кладбищенской ограды. И не всегда эти шалости сходили им с рук. Правда, Мишку за проказы обычно награждали увесистым шлепком пониже поясницы или больно драли за ухо. А Юре только ласково выговаривали: «впредь не делай так, деточка, не то Боженька накажет».

   Вот так они и жили, так и дружили. И матушка Миши очень этому радовалась. Все учила, бывало, сынка – рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. Думай только о себе, ищи везде и во всем своей выгоды – и не пропадешь. И с Юркой дружи, не ссорься с ним. Ему ведь прямая дорога в священники. А если он вздумает монашество принять, то это еще лучше. Глядишь, и Владыкой станет. Так что ты держись его, тянись за ним, как нитка за иголкой тянется. Так и сам в люди выбьешься.

  Только не зря говорят – человек предполагает, а Бог располагает. Вот и Юра Моргаевский, окончив школу с отличием, вдруг, как молодой норовистый конь, в одночасье свернул с уготованной ему жизненной дорожки. И, вместо духовной семинарии, куда намеревался послать его отец, поступил в Михайловский медицинский институт. Причем вступительные экзамены, которые далеко не всем оказывались под силу, сдал легко, словно барьер с разбега взял.

  То-то было разговоров у церковных кумушек, то-то было громких охов-ахов и сожалений, заглушавших злорадное шушуканье по углам! Зато бедный отец Петр ходил, как пришибленный. Еще бы! Вот ведь горе-то какое! А какой позор! Сын протоиерея, да еще и настоятеля храма, не захотел на священника учиться. Ему, видите ли, врачом захотелось быть! Что скажут люди! Наипаче его собратья по алтарю… не говоря уже о Владыке! Ведь получается, что он, пастырь, чей долг – учить людей вере Христовой, не сумел воспитать в вере и благочестии собственного сына!

  К счастью, опасения отца Петра оказались напрасными. Мирская молва вскоре стихла, как затихает море после шторма. И выходка Юры не имела для него никаких последствий. Тогда, вспомнив притчу о блудном сыне, отец Петр решил – не стоит отчаиваться прежде времени. Ну, сглупил его неразумный отпрыск по молодости – с кем не бывает. Как набьет шишек во время учебы, так сразу одумается. После чего, осознав пагубность своеволия, вернется с покаянием к отцу своему и Отцу Небесному, на стезю, ему уготованную. И все вернется на круги своя.

  Однако надеждам отца Петра не суждено было сбыться. Ибо, отучившись в институте и получив красный диплом отличника, Юрий Моргаевский, к изумлению преподавателей, прочивших ему научную карьеру, отказался от предложенной аспирантуры и распределился на работу в отдаленный лесопункт Михайловской области, где своего врача не было уже лет десять, если не больше. Потому что работать в таком захолустье не хотел никто. Вот и посылали туда врачей в командировки на месяц-другой, да и то силком. А Юрий Моргаевский поехал туда добровольно. Да так там и остался.

  Этот поступок сына сразил отца Петра. Еще бы! Ведь теперь все его надежды и упования выгодно пристроить сына при Церкви пошли прахом. Загубил себя Юрочка, ринувшись очертя голову, словно в бездонный омут, в мир, во зле лежащий, от которого прежде защищали его церковные стены и стены родного дома. Пропадет он там… а он, отец, не смог удержать его от гибели. Господи, за что?

   Именно тогда, как говорят, отец Петр велел поставить у правой стены Свято-Лазаревского храма, где почивала вечным сном его матушка, еще одно надгробие – для себя. И выбить на нем эпитафию в стихах – «ты прощай, земля родная, край скорби и плача! Свои муки, свое горе в облаках я спрячу»1.

   Единственным утешением отца Петра, в одночасье утратившего своего ненаглядного Юрочку и надежду увидеть его священником, стал Миша. Ведь он столько лет был другом Юры. И был так опечален его странным поступком, что места себе не находил. Невдомек было отцу Петру, что Миша накрепко усвоил уроки матери. Так что беспокоила его не судьба Юрия, а собственная участь. Впрочем, дружба с сыном отца Петра еще могла ему пригодиться…

  Вскоре Миша стал частым и желанным гостем в опустевшем доме отца Петра. И, заметив в смышленом и учтивом юноше явное и нескрываемое желание стать священником, старый протоиерей снизошел до того, что еще год назад счел бы для себя немыслимым. Он сам предложил Михаилу помощь в подготовке к вступительным экзаменам в духовную семинарию. И, видя с каким усердием сын церковной уборщицы вгрызается в гранит богословской премудрости, отец Петр с горечью сравнивал его с собственным сыном. Что ж удивительного после этого было, если иногда, забывшись, он называл Михаила – Юрой?

  Труды отца Петра и его рекомендательное письмо отцу ректору принесли благие плоды – следующим летом Михаил поехал в Загорск2 и поступил в духовную семинарию. По окончании ее он вернулся в Михайловск, был рукоположен во диакона, а потом, в свой черед – во иерея. А перед рукоположением выгодно женился на засидевшейся в девицах дочери соборного протодьякона, отца Владимира Коваля. Правда, невеста была старше Михаила лет на десять, нрав имела вздорный и сварливый, да и наружность такую, что отворотясь – не налюбуешься. Натерпелся от нее отец Михаил… Зато по протекции тестя, замолвившего за него словечко перед Владыкой, он не был отправлен служить в область, а остался в Михайловске.  Так что, пожалуй, с женитьбой он все же не прогадал…

   И шагал-восходил отец Михаил твердо и целеустремленно по избранной жизненной дорожке, очередной этап которой, как верстовым столбом, отмечался очередной наградой – набедренник, камилавка, наперсный крест, крест с украшениями, и так далее, все выше, и выше, и выше, как в песне поется. Пока со временем не стал он вторым священником, а вскоре и настоятелем того самого Успенского храма, где в свое время его покойная мамаша, стоя не коленях у очередного подсвечника, скребком счищала с полу капли парафина. Или драила те помещения, о которых упоминается в церковной истории в связи с позорной кончиной злокозненного ересиарха Ария3. 

  А пока отец Михаил возрастал от силы в силу, его друг Юра все торчал безвылазно в своем захолустье. Впрочем, с тех пор, как одряхлевшего протоиерея Петра Моргаевского после доноса, сделанного на него архиерею кем-то из подчиненных, почислили за щтат, проще говоря, отправили на пенсию, Юрий стал часто наведываться в Михайловск, к отцу.

  Именно тогда, после почти двенадцатилетней разлуки, Юрий отыскал своего друга детства. В ту пору отец Михаил только что стал настоятелем Успенского храма. Поэтому с Юрием он вел себя сдержанно, в соответствии со своим высоким положением. Вдобавок, по епархии шла молва – отец Михаил ради собственной выгоды настолько привык «идти по головам», что не пожалел даже человека, благодаря которому священником стал… Но то ли до Юрия не дошли эти слухи, то ли он им не поверил, а может, по какой-то другой причине, он ни намеком, ни упреком не напомнил отцу Михаилу об этой злополучной истории. Но когда наедине он назвал друга по-старинке Мишей… впрочем, что плохого отец Михаил тогда сказал Юрию? Священнослужителя должно называть соответственно его сану. Разве не так?

  Той первой их встречей отец Михаил остался недоволен. Потому что Юрий сделал ему ненужный подарок. То был массивный, размером и толщиной с дореволюционный том Октоиха у них на клиросе, альбом по древнерусской иконописи в футляре из плотного картона. Перелистнув несколько страниц, от которых терпко пахло типографской краской, отец Михаил поставил книгу на полку в гостиной. Да так бы и забыл о ней, если бы однажды не придумал прятать между ее страниц купюры. В самом деле, очень удобно — и не мнутся, и жена не найдет. Ведь она никаких книг, кроме молитвослова, Псалтири да сберегательной книжки, отродясь в руках не держала...

  Однако Юрию, похоже, не хватило умишка понять, что отец Михаил не из тех людей, для кого книга — лучший подарок. И в следующий раз он привез другу в подарок том творений Святителя Иоанна Златоуста в переплете с золотым тиснением. Книга отправилась все туда же, на полку. Через год (Бог троицу любит!) к ним прибавилась «Летопись» Святителя Димитрия Ростовского, еще через год – «Моя жизнь во Христе» праведного Иоанна Кронштадтского, и так далее. Сколько же лет длилась их дружба, если уже две полки у отца Михаила прогибались под тяжестью подаренных Юрием книг, да и третья уже была наполовину заполнена!

  За эти годы отец Михаил успел овдоветь и выгодно пристроить своих многочисленных детей. И всех-то при Церкви – сыновей вывел в батюшки, дочек – замуж за батюшек выдал. Разлетелись его детки кто куда, как оперившиеся птенцы – из родительского гнезда. И теперь он жил один в своем просторном доме, на вид простом деревянном, но со всеми удобствами, откуда до Успенского храма, где он служил, было рукой подать. Дом, а также обширный приусадебный участок возле него, содержались в образцовом порядке и чистоте благодаря прихожанкам, которые, по свойственной женщинам заботливости и набожности, считали для себя великой честью вскопать батюшке огород, заштопать ему подрясник, сварить обед или выгладить белье. Разумеется, не мзды и даже не похвалы ради, а во славу Божию. Самой усердной и ревностной из этих добровольных помощниц отца Михаила была низкорослая полная особа лет шестидесяти, с грубыми, почти мужскими чертами лица, черными волосами на верхней губе и громким басовитым голосом, которая командовала женщинами, опекавшими отца Михаила. Именно она придирчиво избирала среди них наиболее кротких и трудолюбивых, вдобавок, немолодых и некрасивых. Обращалась она с ними, как госпожа – с безответной прислугой. За это они в лицо почтительно называли ее Марией Алексеевной, а то и матушкой. А за глаза величали весьма нелестными прозвищами из мира домашних животных. И шептались, что в свое время она была продавщицей, покупателей обсчитывала безбожно, да еще и в партии состояла, а в Церковь-то пришла лишь потому, что ее единственного сыночка-раздолбая посадили, вроде бы, за убийство, и до сих пор он, как слышно, сидит. Вот она и выслуживается перед батюшкой, чтобы тот ее сынка из тюрьмы вымолил…

   Благодаря заботам своих прихожанок отец Михаил жил, как птичка Божия, избавленный от житейских хлопот и забот. Изредка он хвалил их, называя мироносицами и Божиими труженицами. А чаще раздраженно величал сплетницами и назойливыми мухами, не дающими ему покоя своим навязчивым жужжанием. Потому что они засыпали его бесчисленными вопросами, просьбами о благословении и жалобами на родственников, знакомых и друг на друга. Особенно доставалось от него Марии Алексеевне, на которую он, вспоминая, сколько вытерпел сам из-за сварливого нрава покойной супруги, частенько покрикивал. В ответ она, согнувшись в почтительном поклоне, лепетала басовитым шепотом: «простите-благословите, батюшка». А после полученного нагоняя сполна вымещала обиду на своих безответных подчиненных.

    Юрий наведывался в гости к отцу Михаилу трижды в год. И все его приезды были приурочены к определенным датам. Один раз он приезжал зимой, на годовщину смерти своей матери. Тогда по просьбе Юрия отец Михаил служил панихиду возле Успенского храма, над могилами его родителей. Что до Юрия, то он в нужных местах подпевал, заменяя собою хор, и читал Апостол. Поначалу отец Михаил удивлялся тому, насколько хорошо его друг помнит гласы и церковнославянский язык. Вот что значит – с детства при храме! Хотя за столь долгий срок житья вдали от тех мест, где есть православные храмы, ему впору было и запамятовать то, чему учили в детстве. Или в лесопункте, где Юрий работает врачом, есть церковь, и он время от времени ходит туда? Оттого и не забыл…

  Отец Михаил редко спрашивал Юрия об его житье-бытье, предпочитая рассказывать ему лишь о себе, о своих жизненных достижениях и о собственных житейских проблемах. А Юрий про себя и про свои дела рассказывал скупо и неохотно. Как полагал отец Михаил, ему просто-напросто нечем было хвалиться. Разве не так? Прозябает там в своем лесопункте и жалеет, небось, что в свое время в священники не подался. А признаться в этом стыдится…

  Вот и на этот раз, на вопрос отца Михаила Юрий ответил, как обычно, кратко, не вдаваясь в подробности:

  -Да, есть у нас церковь в честь Святых Апостолов Петра и Павла. Недавно построили. С приделом в память святой блаженной Ксении Петербуржской.

  Он опустил глаза и отец Михаил заметил, что Юрий смотрит на свою левую руку с тускло поблескивающим на безымянном пальце тонким, на вид женским, обручальным кольцом. Кажется, он упоминал когда-то, что овдовел и просил молиться за свою покойную жену. Вот только тогда отец Михаил не удосужился вписать ее имя в помянник, а потом и вовсе забыл, как звали жену Юрия. А ведь ее, кажется, звали Ксенией. Может, спросить у друга, так ли это? Но тогда он поймет, что отец Михаил не выполнил ему просьбу. Нет уж, лучше хранить благое молчание…   

  Второй раз Юрий появлялся у отца Михаила весной, в тот день, когда после поздней Пасхи отошел ко Господу протоиерей Петр Моргаевский. На сей раз унылое заупокойное пение над могилой старого настоятеля Успенского храма и его супруги перемежалось радостным «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ». И о победе жизни над смертью свидетельствовали не только эти святые слова, но и желтые цветы мать-и-мачехи, покрывавшие могильные холмики вокруг храма, словно веснушки – лицо ребенка, еще не ведающего, что на свете существует смерть.

  Третий раз Юрий приезжал к другу детства осенью. Но не на день его Ангела, который отец Михаил отмечал в кругу городского духовенства и именитых гостей. Бывало, жаловал к нему в этот день даже сам Владыка… После торжественной Литургии для певчих, иподьяконов и работниц Успенского храма накрывался стол в церковной кухне. А важные гости по приглашению отца настоятеля ехали на праздничную трапезу в ресторан «Якорь». Тогда, бывало, стекла в ресторане дрожали от многолетий и здравиц в честь именинника, Владыки и каждого из гостей по отдельности, которые завершались оглушительным и нестройным хором - «всем нам вместе многая лета, и всегда нам многая лета». А прохожие, прислушиваясь к громогласному пению, ехидно замечали:

  - Ишь, как горланят… и с чего бы это? «Домового ли хоронят, ведьму ль замуж выдают»4…

   Нет, Юрий приезжал в гости к другу не на день его Ангела, а чуть позднее, на день рождения. Поначалу отец Михаил удивлялся, почему Юрий пренебрегает правилом, которое предписывает православному человеку поздравлять своего единоверца, тем паче священника, не с днем рождения, а с именинами. Однако, поразмыслив над этим, он пришел к выводу, что так, пожалуй, и лучше. Что бы подумали его именитые гости, увидев за одним столом с собой невзрачного старика в старомодном, поношенном костюме? А если бы еще им вздумалось полюбопытствовать, кто этот человек? Да отец Михаил со стыда бы провалился, объясняя им – «это, знаете ли, друг моего детства, сын прежнего настоятеля, врач из области». Пожалуй, хорошо, что день рождения отца Михаила они с Юрием отмечают только вдвоем, без лишних глаз и ушей. А остальные не знают и не ведают о том, что у настоятеля Успенского храма, помимо дня Ангела, есть еще и день рождения, как у простых смертных.

  Впрочем, лет десять назад появился еще один человек, регулярно поздравлявший отца Михаила с днем рождения. Ибо с завидной точностью и регулярностью именно в день рождения отца Михаила в Сбербанк на счет Успенского храма от него поступала весьма значительная сумма. На эти средства отец Михаил смог отремонтировать свой храм, позолотить купола, отреставрировать обветшавший, еще дореволюционный, иконостас, заменить жалобно дребезжавшие растрескавшиеся колокола новыми, благолепными и благозвучными, приобрести новую церковную утварь вместо разномастного, а то и вовсе самодельного старья. А также заказать для чтимой храмовой иконы Божией Матери Скоропослушницы, которая, по преданию, находилась на михайловском подворье монастыря, некогда основанного в Суре праведным Ионном Кронштадтским, резной дубовый киот, увешанный разноцветными хрустальными лампадами – почти как в Троице-Сергиевой Лавре или Сретенском монастыре. Хватало еще и на то, чтобы свой день Ангела отпраздновать, и Владыке к дню его именин презент сделать. А если бы не этот таинственный благотворитель, со средствами у отца Михаила было бы туговато…

  Но кто же он? Судя по всему, православный. Однако православных бизнесменов Богоспасаемого града Михайловска отец Михаил знал наперечет. И знал хорошо, пожалуй, даже слишком, чтобы составить о них весьма нелестное мнение. Взять хотя бы бывшего бизнесмена Анатолия Дубова, подавшегося в священники, которого за глаза кличут «отцом Дуболомом». Это же не батюшка, а притча во языцех… Или Василия Колосова, главу местной лесопромышленной компании «Колосс», потратившего кучу денег на то, чтобы причислить к лику святых собственного прадедушку5. А чем все это кончилось? Да над этой затеей Васьки Колоса вся Михайловская область в свое время со смеху покатывалась, да и теперь нет-нет, да аукнется. А много ли этот Колосов жертвует на михайловские храмы? Да сущую мелочь. Зато трубит на всю епархию – мол, православный бизнесмен Василий Колосов внес свою лепту на нужды Божия храма. То и оно, что только жалкую лепту… А этот неизвестный благотворитель - истинный православный. Не жалеет денег на Божий храм! Благослови его Господь!

  И мало того, что этот человек знал дату рождения отца Михаила, он еще и придавал ей какое-то особое, ведомое лишь ему одному, значение. Как Юрий. Другое дело, что Юрий нищ, как церковная мышь. А у этого неизвестного благотворителя, судя по суммам, переводимым им на счет Успенского храма, денег куры не клюют

  Правда, как-то раз, во время очередного приезда к нему Юрия, отец Михаил заметил у друга смартфон последней модели, по сравнению с которым его собственный смартфон, в шутку прозванный им «Зверем»6, был дешевым старьем. Интересно, откуда он у Юрия? Ведь, работая врачом в своей глухомани, он наверняка получает лишь жалкие гроши. Нет бы ему в свое время священником стать! А то, по поговорке, проработал сорок лет, да заработал сорок реп. Тогда откуда у него этот смартфон?

  -Сынишка подарил. – как всегда, кратко ответил Юрий на вопрос отца Михаила. – Он у меня по строительной части. Жаль только, что в церковь почти не ходит. Некогда, говорит, ему. Ну да ничего, авось еще успеет дорогу к храму проторить. Зато добрейшая душа – весь в мать. Ни в чем мне не отказывает. Да только зачем его лишний раз беспокоить?  Как, бывало, Святитель Лука Крымский говаривал – «бедных много»7. А мне и так хорошо.

  По правде сказать, отец Михаил отнесся к словам Юрия скептически. Как видно, его друг за неимением, чем похвалиться самому, вздумал хвалиться сыном. А сын его, поди, шабашит на ремонте квартир… в папеньку уродился, такой же непутевый.

  И все же, как ни странно, для отца Михаила, привыкшего везде и во всем искать лишь своей выгоды, эти редкие встречи с другом детства были необходимы. Потому что Юрий был единственным человеком, с кем он мог говорить по душам так же, как в ту пору, когда они были просто Мишей и просто Юрой. Ибо многолетнее, почти ежедневное выслушивание людских исповедей и людских сплетен и жалоб, часто неотличимых друг от друга, а также кое-какие обстоятельства из собственной жизни, о которых отец Михаил предпочел бы забыть, но с годами вспоминал все чаще и чаще, убедили его – человек человеку волк. И может носить на груди крестик, а то и наперсный крест, сыпать цитатами из Священного Писания с призывами любить ближнего своего, и, тем не менее, жить по волчьим законам. Кто смел, тот и съел… поэтому с ним вполне может повториться то, что в свое время случилось с отцом Петром Моргаевским. Вот сменится у них архиерей, приедет новый Владыка со своими людьми, и кому-нибудь из них, молодому, да раннему, понадобится приход в городе. Новая метла по-новому метет… отправят его за штат – и, прощай, почет, прощай, благополучие! Неудивительно, что отец Михаил жил в постоянном страхе за свое будущее. Лишь с Юрием он мог говорить откровенно и безбоязненно, поверяя ему все, что было у него на уме и на сердце. Наедине с другом детства седой старик-протоиерей хвастался своими наградами, успехами на церковном поприще своих детей, пересказывал епархиальные сплетни, перемывал косточки собратьям по алтарю, сетовал на ушлую церковную молодежь, которая обходит их, стариков, как стремительный «Мерседес» обходит допотопный «жигуленок», и сталкивает на обочину жизни, в кювет. Он говорил без умолку, захлебываясь словами, как захлебывается прохладной родниковой водой истомившийся от жажды путник. А Юрий слушал его внимательно, как врач - пациента, рассказывающего о симптомах своей болезни. И молчал.

    После этих разговоров отец Михаил успокаивался. Страх перед будущим отступал, сменяясь сознанием своей значимости в церковном мире, которая надежно защитит его от любых превратностей судьбы. В самом деле – вон, каких высот он достиг! Настоятель, протоиерей! Не то, что этот Юрий… Сравнение себя с ним было для отца Михаила лучшим способом ощутить собственное величие. И в очередной раз напомнить о нем другим.

  -Вот ведь как Господь располагает. – наставительно говорил отец Михаил своим прихожанкам, которые жадно, яко бисер духовный, ловили каждое слово любимого батюшки. – Святитель Тихон Задонский был сыном бедного дьячка. И когда он в семинарии учился, сынки священников над ним глумились. Бывало, посадят его, и давай перед ним стоптанным лаптем размахивать на манер кадила, да припевать «исполла эти, деспота». А он, бедный, плачет. Зато потом, когда за смирение и праведность сподобил его Господь архиерейского сана, его обидчики со страхом и трепетом ему кланялись и ручку целовали. Так и со мной было. Ведь я мальчонкой перед его отцом-протоиереем свечку носил и кадило ему подавал. Зато и сподобил меня Господь за мое смирение пастырем стать. А его сына за гордыню уничижил до зела – вон, до старости лет врачом в глухомани мается. Слава Богу за все!

  -Истинно так, батюшка! – басила матушка Мария, а ее подчиненные, словно по команде, смиренно кивали в знак согласия.

  И все-таки, как тот врач, который, уверенно и успешно занимаясь лечением других, вдруг с ужасом обнаруживает у себя самого симптомы запущенной опасной болезни, с годами отец Михаил все сильней сознавал – то, чего он достиг в жизни, став священником, подобно дому, построенному не на твердом камне, а на зыбком песке. Ведь в Церковь он пошел, как говорится, не ради Иисуса, а ради хлеба куса8. Искал, где выгодней… а к чему пришел?

  И почему друг его детства, сын протоиерея, которому, казалось бы, прямая дорога была в священники, сделал иной выбор?

  Отец Михаил никогда не спрашивал об этом Юрия. Но, чем больше одолевали его эти думы, тем больше ему казалось – ответ на этот вопрос станет либо оправданием, либо осуждением для него самого. И при встрече с другом он должен спросить его об этом.

 Однако, готовясь к этой встрече, которой, по мере ее приближения он все больше страшился, как обвиняемый – суда, отец Михаил позаботился о том, чтобы Юрий воочию увидел все, чего он достиг в жизни, став священником.

  Так торжественно отец Михаил не принимал даже самого Владыку. Он облачился в новый светло-серый подрясник, тщательно отутюженный заботливыми прихожанками, и препоясался широким поясом лазоревого атласа с узором из искусно вышитых крестиком пурпурных роз и золотистых виноградных гроздьев, надел серебряный наперсный крест на массивной ажурной цепочке, искрящийся эмалью и самоцветами, и обильно полил руки душистым розовым маслом. И предстал перед другом детства величественным, благоухающим, блистательным – словно небожитель перед жалким смертным.

   Стол, накрытый для них двоих в просторной гостиной дома отца Михаила, ломился от самых изысканных яств. Чего тут только не было! И кулебяки в виде хвостатых рыб с нежнейшей начинкой из трески и палтуса без единой косточки, и копченые оленьи языки, и салаты четырех видов, и мелкие хрустящие огурчики, и соленые грибы – от крупных склизких груздей до крохотных каргопольских рыжиков, и лоснящиеся от жира ломтики форели и палтуса. Но подлинным шедевром кулинарного искусства прихожанок отца Михаила было заливное в массивном блюде кузнецовского фарфора, где среди зеленых веточек укропа и петрушки, морковных звездочек и черных глазок маслин покоились, словно рыбы на речном дне, кусочки семги.

   В центре стола, в старинном, оправленном в серебро, хрустальном графине с чьими-то вензелями, отливало благородным пурпуром вино из самой Каны Галилейской. Рядом стояла бутылка коньяка «Хеннесси», до которого отец Михаил был весьма охоч. А в другой бутылке, пузатой, темного стекла, пребывал благоуханный кипрский портвейн «Коммандария», подаренный отцу Михаилу кем-то из высокопоставленных духовных чад.

  В правом углу гостиной, перед большой старинной иконой Казанской Божией Матери в серебряной ризе с эмалевым венчиком тончайшей работы, пламенела алая хрустальная лампадка в форме цветка. А на аналое под иконой поблескивала финифтяными дробницами9 и золотым шитьем новехонькая митра.

  Все это наглядно свидетельствовало, каких жизненных высот достиг отец Михаил. Свидетельствовало в его пользу. Вот только Юрия, похоже, нисколько не впечатлило все это показное великолепие, как беспристрастного судью – речи наемных защитников обвиняемого.

  Трапезу, как всегда, благословлял отец Михаил. Помолившись, друзья уселись за стол, выпили за встречу. Потом Юрий вручил отцу Михаилу в подарок очередную книгу – на этот раз «Письма» Святителя Филарета Московского, которую тот небрежно отложил в сторону. И, как обычно, принялся рассказывать епархиальные новости, пока не дошел до самой главной.

  -Знаешь, Юра, меня ведь ко дню Ангела Владыка митрой наградил. Твой отец ведь тоже митрофорным протоиереем был?

  -Был. – подтвердил Юрий, и в голосе его зазвучали теплота и нежность, как бывало, когда он вспоминал родителей. – Его митрой наградили уже в глубокой старости. Он так этим гордился… так этому радовался…

  -Ну-ну, радовался… – съязвил отец Михаил. – Помню, свекор мой, отец Владимир из собора, рассказывал, как одного здешнего протоиерея, из которого к тому времени уже песок сыпался, наградили митрой. А она у него с головы во время службы возьми, да и свались. Он ее поднять хотел, нагнулся, да вдруг как схватится за поясницу, да как заохает! Тут у него вставная челюсть изо рта и выпала, и хлоп – радом с митрой! Ха-ха-ха!

  Он взглянул на Юрия. Но тот молчал. Да и что ему было ответить? Ведь он, как и отец Михаил, хорошо знал имя старого протоиерея, после того злополучного случая почисленного за штат…

  Чувствуя, что сморозил глупость, отец Михаил предложил выпить за покойного отца Петра. Потом – за Владыку. После чего, осмелев от выпитого, решился задать другу детства вопрос, ответ на который был ответом на другой, крайне важный для него вопрос – правильно ли он прожил собственную жизнь?  

  -Слушай, Юра… я все никак в толк не возьму – что ж ты священником-то не стал? Был бы теперь, как я…

   Юрий поднял на него глаза. И отцу Михаилу стало не по себе от его взгляда. Нет, в нем не было осуждения, которого он втайне так боялся. Была суровая жалость старого врача к больному, которому он обязан сказать правду об исходе его болезни.

  -Знаешь, друг… - промолвил Юрий. - Может быть, Господь отвел.

  И как больной, услышавший от врача эту суровую и нелицеприятную правду о своем недуге, отец Михаил в ярости вскочил из-за стола, едва не опрокинув его. И закричал:

  -Заткнись! Что ты городишь! Я священник, митрофорный протоиерей! А ты никто и ничто! Понял?!

   Юрий молча поднялся из-за стола, неторопливо, сдерживая предательскую дрожь в руке, перекрестился на икону, подошел к двери и произнес:

  -Прости, Миша… Прощай.

   Это были последние слова, которые услышал от друга отец Михаил.

   Он считал себя человеком хоть и вспыльчивым, но отходчивым. Действительно, после очередной рюмки то ли коньяка, то ли вина (от волнения отец Михаил не помнил, что именно пил), он успокоился, даже обрадовался. В самом деле, ему давно пора было порвать с Юрием. Мало того, что от дружбы с ним не было никакой выгоды, так он еще и оскорбил его. Нет, Юрия он больше знать не желает. Но выходит, что теперь у него больше нет друзей. Ведь его единственным другом был Юрий Моргаевский.

  И тут отец Михаил вдруг вспомнил… И ухватился за эту мысль, как утопающий – за спасительную соломинку. Неправда! Ведь у него есть еще один друг! Тот, который десять лет подряд ежегодно делает ему на день рождения щедрые подарки. И теперь он должен, непременно должен его разыскать. Ведь «не хорошо быть человеку одному» (Быт. 2, 18). И, если он не отыщет этого друга, то останется наедине со своими страхами и запоздалыми угрызениями проснувшейся на старости лет совести…

  На другой день отец Михаил отправился в ближайший к его дому филиал Сбербанка и попросил выписку со счета своего храма за несколько лет подряд. Получив и внимательно просмотрев ее, он обнаружил, что ежегодно, в аккурат на день его рождения, на счет Успенского храма перечисляло деньги ООО «Тангл»10.

  Отец Михаил удивился. Выходит, спонсором его храма является не таинственный богач-одиночка, этакий новый граф Монте-Кристо, а крупная строительная компания, интенсивно и успешно занимающаяся строительством многоэтажных зданий в Михайловске. Именно в домах, построенной этой фирмой и считавшихся престижными, жили его дети и внуки.

  Но мало ли в Михайловске церквей? Тогда почему ООО «Тангл» вздумало помогать именно тому храму, чьим настоятелем является отец Михаил? Ведь это явно как-то связано с ним самим. Не случайно же из года в год ООО «Тангл» перечисляет пожертвования на счет Успенской церкви именно в день его рождения.

  Сгорая от желания разгадать эту тайну, отец Михаил, несмотря на снегопад, уселся на скамейку возле банка, извлек из кармана своего «Зверя» и стал искать сайт «ООО Тангл», негодуя на медленную работу смартфона. Давно пора заменить его новым. Таким, как у Юрия.

   И вдруг, словно в подтверждение поговорки «помянешь – явится» на экране смартфона отец Михаил увидел Юрия. Молодого, с выражением решимости на скуластом худощавом лице, с проницательным взглядом прищуренных карих глаз. Именно таким он был, когда после долгой разлуки первый раз приехал в гости к отцу Михаилу. Вот только под фотографией Юрия стояло совсем другое имя - Петр Юрьевич Моргаевский. 

   …Снег давно уже запорошил отца Михаила с головы до ног. А он все сидел на скамейке возле Сбербанка и сквозь пелену влаги, застилавшей ему глаза (что это было – тающий снег или слезы запоздалого раскаяния – Бог весть) смотрел на погасший экран смартфона, словно надеясь разглядеть в нем черты Юрия. Выходит, напрасно он надеялся, что у него остался хотя бы один друг. Ведь неизвестный благотворитель, на чьи пожертвования был отремонтирован Успенский храм – это сын Юрия. Наверняка на его же средства, в память деда и матери, построена и церковь в поселке, где работает врачом его отец. Ведь говорил же Юрий – «он ни в чем мне не отказывает».

  Нет у него больше друзей. И виноват в этом он сам. 

  Как же отцу Михаилу сейчас хотелось позвонить Юрию, умолять его о прощении, повиниться в том, что он всю жизнь вел себя подло по отношению к нему, своему единственному другу. Только бы Юрий простил его! Только бы простил!

  Но увы, за все эти годы он так и не удосужился узнать у Юрия номер его мобильного телефона… 

__________________

1.Неточная цитата из стихотворения-памфлета Т. Шевченко «Сон» («У всякого – своя доля…»), выбитая на могиле настоятеля храма Святителя Мартина Исповедника в городе Архангельске, митрофорного протоиерея Евстафия Моргаевского. А вот детей у него не было.

2.Старинный город Сергиев Посад, в котором находились Московская духовная семинария и академия, в советское время назывался Загорском.

3.По преданию, еретик 4 века Арий, основатель арианской ереси, осужденной на 1 Вселенском соборе в 321 г., скоропостижно умер в отхожем месте.

4. Цитата из стихотворения А. С. Пушкина «Бесы» и эпиграф к одноименному роману Ф.М. Достоевского.

5. Об этом – в моем рассказе «Свой человек на Небесах».

6. «Зверь-666» - мифический суперкомпьютер из Брюсселя, созданный с целью контроля над людьми и подчинения их власти грядущего антихриста. Легенды об этом компьютере имели хождение в России в 90-е годы ХХ века.

7.Согласно житию, хирург-архиепископ, Священноисповедник Лука Крмыский (Войно-Ясенецкий), будучи правящим архиереем, ходил в старом, заплатанном подряснике, предпочитая тратить деньги не на покупку нового, а на помощь нуждающимся. 

8.Эти слова, ставшие пословицей, принадлежат Святителю Димитрию Ростовскому (из его проповеди на день святых жен-мироносиц).

9.Финифтяные иконки на митре.

10 От английского «узелок». Так зовут героиню сказки шотландского христианского сказочника Джорджа Макдональда «Золотой ключ», по вине своих нянек ходившую растрепой.