Омилия

Прошу ни славы, ни утех,
Прошу Тебя, скорбя за брата,
Спаси мою страну от тех,
Кто распинал Тебя когда-то.
Христос, они твои враги!
Они рабы Тельца Златого,
Ты знаешь Сам, так помоги,
Ведь Твоего довольно слова...

— Откройте! Откройте!

Отчаянный стук в окна заглушал отчаянный крик, в котором слышался не страх — смертельный ужас.

— Откройте! Ради Бога, откройте!

Но окна были темны, словно обитатели домов спали беспробудным смертным сном. И человек в длиннополой одежде, почти сливавшейся с ночной тьмой, спотыкаясь и всхлипывая, бежал к следующему дому, и снова барабанил в оконные стекла и в ставни, умоляя открыть… сказать… спасти… Наконец, в одном из окон блеснул огонек.

Современный человек всё ещё охвачен беспокойством и подвержен соблазну отдать свою свободу всевозможным диктаторам — или потерять её, превратившись в маленький винтик машины: не в свободного человека, а в хорошо накормленный и хорошо одетый автомат (Э.Фромм)

Возможно ли человеку остаться собой, не приобретая себя? О том, что человек всю свою жизнь тратит на бегство от себя ведутся давние разговоры. Но как себя приобрести — почувствовать полноту своей личности, полноту бытия? Недавно моя старшая дочь спросила младшую сестрёнку как она себя чувствует, на что четырёхлетняя Лиза, нисколько не смущаясь, ответила: «Я немного себя чувствую…»

Не довольно ли человеку пенять на внешние обстоятельства, ловко укрываясь в их неприглядной тени, пребывая при этом в полном неведении себя и окружающего мира? И словно маленький ребёнок чувствовать себя лишь отчасти, лишь той частью себя, которая хочет спать, есть, наслаждаться… Прикованные к внешним событиям, заглушаемые разноголосым миром, всё пытаемся приспособиться там, где уже нет места здравому смыслу. Сегодня чтобы выжить очень многим приходится прогибаться, поступаться своими прежними установками, идеями, ценностями. И поскольку количество приспособленцев возрастает, то окружающая действительность качественно меняется, и не в лучшую сторону.

Пилигримка – душа, покорённая Крымом;
Добровольная пленница в скифских руках,
Волей Неба я связана нитью незримой
С краем солнечным здесь,
                             на Таврийских брегах.

Этой нити исток – крик Младенца
                                            священный,
Словом Божиим ставший на тысячи лет;
Просветители – братья им были взращены,
Чрез Тавриду пронесшие Истины свет.

Эта нить – продолжение вод  Иордана,
Ею соткана вся христианская Русь:
Веры пращуров нить, Вседержителем данной, –
За неё всей душою надёжно держусь.

Просветители–братья – святые равноапостольные
                                    Кирилл и Мефодий

Колодец пуст... Горит звезда,
Сквозит нещадно знойный ветер.

И образ вечного креста
незримо над пустыней светит.

Взойти к небесному позволь
Пока ещё открыты раны,
Пока не стихла сердца боль...

Плывут в пустыне караваны -
Гонимы, преданы судьбой? 

Им ослеплённые вассалы
Своею алчною враждой
Швыряют вслед то мрак, то ярость.

Колодец пуст. С какой тоской
Глаза глядят и пьют усталость...

Долго шли, выплевывая ложь. Долго и тяжело давался каждый шаг прозрения. Оккупанты рыскали по округе, мародерствуя и добивая неугодных, охваченные стальной злобой. Люди сбивались кучками - так проще было выстоять. Все, кто не понимал, что происходит, выли и рвали волосы, обвиняя тайный совет Республики в катастрофе. Приходили пугающие новости, что на Западе уже идет настоящая война. Никто не знал, какая она - это война, но память поколений, вколоченная в генетический код кровавыми отблесками прошлой великой победы для одних и великого поражения для других, толкала людей к оружию. Вокруг деревень выли испуганные животные, предчувствуя  очищающий  огонь смерти.

«Думи мої, думи…
…………………...........
Може, найдеться дівоче
Серце, карі очі,
Що заплачуть на сі думи…»
                   Тарас Шевченко

Знай, Тарасе, знай, знайшлося
Серденько дівоче –
Плаче гірко на сі думи,
Аж змарніли очі…
Наша воля, наша доля
Як була причинна,
Також само в людях ходить –
Все шукає Сина.
Злії люде всмак сміються:
«Най собі блукає!»
Бідолашна, має серце –
Розум зневажає.
У човні – діра! Ганьбитись
Вже часу немає.
За кермо безглуздо битись:
Човен потопає!

Мы в ответе за тех, кто надеется на нас и с кем мы, несмотря ни на что, на самом деле по-прежнему один народ...

Невозможно, мне кажется, со спокойным, не болезнующим сердцем смотреть на многотысячные демонстрации в Донецке и Харькове (не говоря уже о Крыме), скандирующие главным образом одно слово: «Россия!».

Для этих людей в нем все — и надежда, и любовь — к некогда единой Родине, и доверие по отношению к нам, что не бросим, не забудем о них.

Не помнишь обо мне, кто я,
и о себе — о том — исконном:
твой облик — Божий слепок — для
хранения в пылу расколов
и нестроений. Храмом быть
могло бы тело, в Божьей воле:
ты по воде умел ходить,
но разучился поневоле…
Ступаешь… страшно!.. Помнишь, Петр
вот так же шел и убоялся…
а позже — предал… Плоть — не плот:
не доплывешь без постоянства
в горячей вере… Дух Святой
на всех апостолов потом лишь

Благодарю тебя, Россия,
Что Русь святую бережёшь.
Дай Бог тебе терпенья, силы,
Чтоб пережить всю боль и ложь.

Лихая, чёрная година
К нам, православным, вновь идёт.
Не думай ты, что Украина
Тебя не любит и клянёт!

И те, кто ждёт и свято верит,
Что лишь единство нас спасёт,
Не приняли майдана скверну
И любят братский наш народ!

И не было прекрасней тишины
И женщины, склонённой над младенцем!
Она его оберегала сны
Любовью,  изливаемой из сердца.
Какая нега  пряталась очах!
Жила усталость в её тонких пальцах,
Лежало небо прямо на плечах
И свет звезды струил по одеяльцу.
И крыльями тихонько шелестя,
Над головой летали херувимы,
И были Божьей милостью хранимы –
И мать, и мирно спящее дитя.

Я — Назорей Самсон, моя копна волос,
как грива льва, к себе других манила.
С детства берег ее, как только мог,
ведь в ней была особенная сила.

Не по годам взрослел, крепчали руки, торс,
и сладость поцелуев скоро я изведал.
И волос мой со мною быстро рос,
но тайну силы никому не выдал.

Я не боялся филистимлян ни других врагов,
одной рукой я побеждал десятки, сотни.
Но Далида с ее несказанной тоской,
с ее смущенным взором робким
меня пленила.